16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

   – Ничего нету, великий князь, – староста-улич, приземистый, рыжебородый, тяжелорукий, смотрел вниз, в растрескавшуюся серую землю. – Все как есть вымели.

   – Кто вымел? Что ты болтаешь, мужик! – высокий юношеский голос сорвался, дав петуха. – Я, князь твой, приехал за данью! Иты дашь мне мое!

   Серый в «яблоках» холеный красавец, боевой конь князя, почуяв настроение хозяина, пошел вперед, но был осажен железной рукой прирожденного всадника.

   – Не дам, – глухо, по-прежнему не поднимая глаз, проговорил староста. – Нету ничего…

   Неподалеку протяжно замычала корова.

   – Вот врет! – подал голос один из дружинных. – Скотина есть, и зерно, если поискать, найдется. Дозволь, княже?

   – То забирать нельзя, – пробубнил староста.

   – Не серди меня, мужик! – воскликнул князь. – На моей земле я решаю, что можно, что нельзя!

   Загорелая, не по-юношески жилистая рука легла на рукоять длинной, слегка изогнутой сабли, еще полгода назад принадлежавшей печенежскому хану.

   Староста в первый раз поднял голову, поглядел исподлобья.

   – С одного бычка две шкуры не снимешь, великий князь, – сказал он. – И по Правде, и по обычаю. Можешь меня убить, но не будет тебе дани.

   – Что ж… – пухлые губы князя тронула недобрая усмешка. – Сам напросился.

   Серебристая молния вынырнула из ножен и…

   …Сбитый с ног староста шлепнулся на землю, а сбивший его грудью гнедой конь, статью не уступающий княжескому, встал между князем и смердом.

   – Не надо, княже! – Всадник гнедого, огромный, длинноусый, в высоком, сдвинутом на затылок шеломе спокойно встретил взгляд бешеных голубых глаз. – Не убивают своюкорову, если чужойсдоил молоко. Авот вору десницу укоротить – это доброе дело! Так, княже?

   Юный князь выдохнул. Сабля скользнула в ножны, словно змея в норку.

   – Так, воевода, – нехотя вымолвил князь, смиряя гнев. Ис еще большим усилием выдавил – Благодарю, что удержал… То – по Правде…

   Воевода киевский Серегей, которого когда-то звали Серегой Духаревым, видел, чего стоило юному князю обуздать свою ярость. Это чертовски трудное дело для юного воина – держать чувства в узде. Но именно это умение делает воина – князем. Этому учили Святослава наставники: Свенельд, Асмунд и он, Сергей Духарев, человек, рожденный в другой эпохе, но давно уже ставший своим – в этой. Великий князь киевский Святослав Игоревич оказался отменным учеником и обещал превзойти учителей… если переменчивая судьба не оборвет жизнь князя-воителя раньше…

   Сбитый с ног староста лежал в пыли, закрыв глаза, – ждал смерти.

   – Чиж! – обратился воевода к отроку, который обвинил старосту во лжи. – Подними его!

   Дружинник спрыгнул на землю, подскочил к старосте, занес ногу, намереваясь пнуть…

   – Я сказал подними, а не ударь!

   Рык воеводы мгновенно изменил намерения дружинника.

   Чиж ухватил старосту за руку.

   – Вставай, мужик! – сказал он почти ласково. – Вставай, не убьют тебя.

   Сергей огляделся. Вообще-то так себе деревенька. Дюжины две дворов: крытые соломой избы, землянки… Сотни полторы поселян… Сейчас все попрятались: за тынами, в избах, в норах… Акое-кто вообще сбежал. Ясное дело: пришел князь за данью, а дани уж нет. Страшно. Но еще страшнее – если князь последнее отберет? Как тогда зиму пережить?

   Отец Святослава так и поступил однажды. Сдревлянами. Решил содрать три шкуры с одного бычка… Ипотерял собственную.

   «Кто же нас опередил?»—подумал Духарев.

   – Кто? – спросил он старосту.

   – Не-е ведам-м… – промычал тот. – Вои пришли, взяли…

   Пенек деревенский. Для здешних, южных, все воины на одно лицо. Ивсе – берут. Сних, с отцов их, с дедов-прадедов. Стригут, как овец. Но овцы на то и овцы, чтобы их стричь.

   – Одеты как?

   – Ну-у… – староста глядел не в лицо воеводы: в полированное зерцало на груди. – Как вы, токо поплоше. На кoнях…

   – Имена! Как они друг друга называли? Старшего как звали? Ну!

   – Кажись… Погошем… – Староста поскреб затылок. – Или Тогошем…

   – Тотошем? – раздался звонкий голос князя.

   – Ага! – Староста обрадовался. – Точно, Тотошем его кликали!

   – Угры! [1]  – пухлые губы киевского князя изогнулись по-волчьи. – Угры, Серегей.

   – Давно?

   – Как месяц в рост пошел.

   Духарев прикинул: от новолуния прошло дней семь. Многовато.

   Святослав выжидающе глядел на своего воеводу: что скажет?

   А что сказать? Сними – большая сотня [2] дружинных. Хватит, чтобы перехватить угров в поле, но слишком мало, чтобы биться на угорской земле. Успеют ли они перехватить? Семь дней все-таки… Или послать за подкреплением? Влюбом случае надо драться. Спускать такое нельзя.

   – На конях, говоришь? – сказал Духарев старосте. – А что у вас взяли, тоже на коней вьючили?

   – Не-е! – староста мотнул кудлатой, серой от пыли головой. – Они повозки у нас взяли… Одну, две… – Староста зашевелил губами, считая… – Шесть повозок!

   Сергей посмотрел на Святослава, князь тоже посмотрел на воеводу – и просиял. Повозки поселян – не кочевые кибитки. Сповозками не разгонишься, колеса не те.

   – Достанем? – беззвучно спросил князь.

   – Достанем, – кивнул воевода.

   Сколько приходило угров, никто не спросил. Как догонят, так и посчитают. Тем паче мертвых угров и считать проще.

   Степь, степь, степь. Дикое Поле…

   Мелькнула вдали стайка кочевников. Удирают. Угры или печенеги, издали толком не разберешь. Углядели пыль над дорогой (пыль в степи далеко видать), сунулись, увидали сверкающие брони да русские стяги – сыпанули прочь. Не те. Утех возы с добычей, седельные сумы полнехоньки, а у этих только стрелы в саадаках.